Два мальчишки стоят друг напротив друга, оба – обтрепанные, волосы белые-белые. Только на этом сходство и заканчивается, один – мягкий весь, со взглядом не от мира сего и странными фиолетовыми глазами, а второй – весь из острых углов, и глаза у него злые, красные еще - как кровь, так и просится сравнение. Хотя, пожалуй, еще они похожи этими своими странными глазами, нечеловеческими совершенно. Рядом слышен треск льда, грубая немецкая брань и жалобное ржание лошадей, и тот из мальчишек, который из острых углов, жалобно хмурится и упрямо испепеляет взглядом противника. У него разбита губа, кстати, и рука одна вдоль тела безжизненно висит, и одежда вся промокла и заляпана, но все равно упрямо стоит и злобно смотрит. - Господи, - даже голос мягкий. – Спаси и сохрани их души. - Да как ты смеешь, - шипит второй. – Язычник, у тебя даже креста нет!.. – а потом поворачивается, ссутуливается и бредет по грязи. Россия смотрит ему вслед спокойно и даже как будто бы доброжелательно, с такой одухотворенной улыбкой, что прямо хоть сейчас – в монастырь ребенка. Когда Пруссия скрывается среди деревьев, он наклоняется и подбирает с земли простой железный крестик, который сорвал с его шеи Гилберт во время драки, протирает краем рубахи и аккуратно завязывает веревочку на шее. - Глупый, - тихо бормочет он, устраиваясь на поваленном дереве. Дашка обещала прислать за ним, она сдержит слово. А пока можно и поспать. Сны у России мутные, тяжелые, после них голова болит и тело ломит порой, потому что он еще ребенок же сам по себе, ручки тонкие, шея белая, лебединая, а уже воевать отправляют. Не Дашке же идти, в самом деле, Дарья у него добрая и славная, только эти братья-славяне с гортанным языком ее все хотят отобрать у него. И Пруссия этот, туда же. Зачем ему все это валяние в грязи – непонятно, уже который раз тощего мальчишку Россия скручивает, а лезет же, упрямый. - Вставай, Вань, пора, - Дашааа. Сама приехала, в мужской рубахе и штанах, грудь туго стянута бинтами, чтобы за мальчика сойти, соломенные волосы давно нечесанны и спутались. – Пока солдаты этих немцев гонят, поедем домой, там Натка ждет. Потом гонец к ним приезжает – четыре сотни полегло, пятьдесят в плену. С ним посланец, отмытый от грязи мальчишка в белом и с грамотой, обвешанной печатями. - Орден оступится, - не открывая свитка, говорит, - только если людей поменяем, - а в глазах совсем другое читается. Я еще набью тебе морду, если совсем уж прямо. Обязательно набью. - Как скажешь, - благодушно улыбается Россия. – Я передам. – Я запомню и учту, глазами отвечает. Пруссия хмыкает и выходит, шумно хлопнув дверью. Наташка начинает плакать, Дашка ее на коленях укачивает, а Россия смотрит в мутно окно, как тощая белая фигура легко взлетает почти на спину черного коня, ну чисто богатырского, как у Ильи Муромца, про которого ему Дашка рассказывала. Солдаты от немецкой твари шарахаются, он сердито храпит еще и копытом бьет, а Ивану нравится. Пруссия смешно смотрится на широченной спине, поразительно ловко еще управляется со зверем своим. Орден и правда отступает, а потом подступает, и снова отступает, и так еще много раз, и Литва этот еще с Польшей. Но главное-то, главное! Они так и не смогли подраться так, чтобы из красных глаз пропало обещание следующего раза, и Пруссия угомонился, если он вообще это умеет, конечно.
467. Удалите предыдущий вариант, пожалуйста. Автор немного ступил и выложил неоконченную версию) Россия стоит на вершине холма и блаженно улыбается. Он смотрит, как немцы сминают его стрелков, но даже не думает повернуть голову, слыша, как снег скрипит под ногами Пруссии, нашедшего его местоположение и подбирающегося все ближе. Он отвлекается от созерцания поля только когда холодная сталь меча касается его шеи. Да и то скорее не от страха, а из вежливости. - Сдавайся! - мрачно требует Гилберт и поправляет замерзшими пальцами застежку плаща. Брагинский стоит, склонив голову к плечу и напевает себе под нос какую-то песенку. Гилберт не разбирает слов, но ему отчетливо кажется, что над ним издеваются. - Сдавайся, я сказал! - чуть громче, но потеряв пару граммов уверенности. Иван медленно поднимает руку и обхватывает лезвие меча. Гилберт отчетливо видит, как разрезается шерсть варежки, и выступают первые капельки крови, а Брагинский только шире улыбается и вдруг резко отводит меч Гилберта в сторону, делает шаг ему навстречу, вставая почти вплотную. - Ты замерз, наверное, - шепчет, выдыхая пар ему в лицо. Байльшмидт хмурится, морщится, отводит взгляд в сторону, сбитый с толку поведением России. Ему не нравятся темные круги под глазами Брагинского, он не хочет сражаться с тем, кто не в силах дать достойный отпор. Такого можно просто взять в плен, можно захватить, но сражаться - нет, такого просто не может быть. Пруссия пропускает момент, когда на поле его воины начинают отступать. Не слышит, как они кричат от ужаса, бегут, сломя голову. - Хочешь, я тебя согрею? - Пруссия, окончательно растерявшись, опускает голову и видит, как с порезанной руки Брагинского на землю стекают капли крови. Видно, сильно поранился - долго будет заживать. - Отвали, - глаза у Гилберта точно такого же цвета, как кровь России. Цвет ярости, боли, войны. Гилберт понимает, что принесенная жертва - залог выигранной битвы. Гилберт отступает назад и зло щурится, вновь вскидывая меч, не желая признавать поражения. - Я отомщу тебе. Я все равно отомщу, ты же знаешь. - Конечно, я буду очень ждать! - кажется, Россию нельзя смутить, нельзя разозлить. Гилберт разворачивается на сто восемьдесят и идет спасать то, что осталось от его армии. Поэтому он не видит, как усталый, не высыпающийся уже много дней Иван опускается на холодный снег и заматывает шарфом окровавленную руку. - Но рано или поздно ты все равно будешь со мной, какая разница, сколько для этого придется пролить крови, - улыбается так сладко, так нежно, будто не врагу, а другу. - Господи, спаси и сохрани их души, - мрачно бормочет Гилберт себе под нос, издалека оглядывая поле боя и маленькую фигурку России на невысоком холме. Он молится за себя, за своих, он просит бога принять и простить, хотя по большому счету не верит в прощение. Гилберт Байльшмидт не верит в Великое Всепрощение после того, как встретил Россию. Порой ему кажется, что бог, которому он молится - это и есть Россия. От этого ненависть разгорается все ярче. - Господи, спаси и сохрани.
-
-
10.02.2010 в 01:42Два мальчишки стоят друг напротив друга, оба – обтрепанные, волосы белые-белые. Только на этом сходство и заканчивается, один – мягкий весь, со взглядом не от мира сего и странными фиолетовыми глазами, а второй – весь из острых углов, и глаза у него злые, красные еще - как кровь, так и просится сравнение.
Хотя, пожалуй, еще они похожи этими своими странными глазами, нечеловеческими совершенно.
Рядом слышен треск льда, грубая немецкая брань и жалобное ржание лошадей, и тот из мальчишек, который из острых углов, жалобно хмурится и упрямо испепеляет взглядом противника. У него разбита губа, кстати, и рука одна вдоль тела безжизненно висит, и одежда вся промокла и заляпана, но все равно упрямо стоит и злобно смотрит.
- Господи, - даже голос мягкий. – Спаси и сохрани их души.
- Да как ты смеешь, - шипит второй. – Язычник, у тебя даже креста нет!.. – а потом поворачивается, ссутуливается и бредет по грязи.
Россия смотрит ему вслед спокойно и даже как будто бы доброжелательно, с такой одухотворенной улыбкой, что прямо хоть сейчас – в монастырь ребенка. Когда Пруссия скрывается среди деревьев, он наклоняется и подбирает с земли простой железный крестик, который сорвал с его шеи Гилберт во время драки, протирает краем рубахи и аккуратно завязывает веревочку на шее.
- Глупый, - тихо бормочет он, устраиваясь на поваленном дереве. Дашка обещала прислать за ним, она сдержит слово. А пока можно и поспать.
Сны у России мутные, тяжелые, после них голова болит и тело ломит порой, потому что он еще ребенок же сам по себе, ручки тонкие, шея белая, лебединая, а уже воевать отправляют. Не Дашке же идти, в самом деле, Дарья у него добрая и славная, только эти братья-славяне с гортанным языком ее все хотят отобрать у него. И Пруссия этот, туда же. Зачем ему все это валяние в грязи – непонятно, уже который раз тощего мальчишку Россия скручивает, а лезет же, упрямый.
- Вставай, Вань, пора, - Дашааа. Сама приехала, в мужской рубахе и штанах, грудь туго стянута бинтами, чтобы за мальчика сойти, соломенные волосы давно нечесанны и спутались. – Пока солдаты этих немцев гонят, поедем домой, там Натка ждет.
Потом гонец к ним приезжает – четыре сотни полегло, пятьдесят в плену. С ним посланец, отмытый от грязи мальчишка в белом и с грамотой, обвешанной печатями.
- Орден оступится, - не открывая свитка, говорит, - только если людей поменяем, - а в глазах совсем другое читается. Я еще набью тебе морду, если совсем уж прямо. Обязательно набью.
- Как скажешь, - благодушно улыбается Россия. – Я передам. – Я запомню и учту, глазами отвечает.
Пруссия хмыкает и выходит, шумно хлопнув дверью. Наташка начинает плакать, Дашка ее на коленях укачивает, а Россия смотрит в мутно окно, как тощая белая фигура легко взлетает почти на спину черного коня, ну чисто богатырского, как у Ильи Муромца, про которого ему Дашка рассказывала. Солдаты от немецкой твари шарахаются, он сердито храпит еще и копытом бьет, а Ивану нравится. Пруссия смешно смотрится на широченной спине, поразительно ловко еще управляется со зверем своим.
Орден и правда отступает, а потом подступает, и снова отступает, и так еще много раз, и Литва этот еще с Польшей. Но главное-то, главное! Они так и не смогли подраться так, чтобы из красных глаз пропало обещание следующего раза, и Пруссия угомонился, если он вообще это умеет, конечно.
-
-
10.02.2010 в 01:50-
-
10.02.2010 в 02:07-
-
10.02.2010 в 02:13-
-
10.02.2010 в 02:16-
-
10.02.2010 в 02:41-
-
10.02.2010 в 03:00-
-
10.02.2010 в 03:04-
-
10.02.2010 в 03:10-
-
10.02.2010 в 07:51-
-
10.02.2010 в 07:53Спасибо вам большое))
-
-
10.02.2010 в 15:47большое спасибо! а про имя, оно как-то само вылезло ))
А Лис всё бежит с волками...
автор счастлив, что заказчик счастлив
-
-
10.02.2010 в 16:11давайте уж совсем зажрусь, что б до концаХ)-
-
10.02.2010 в 16:27-
-
10.02.2010 в 20:45И вариант имени Даша... По мне так очень вписывается!
-
-
10.02.2010 в 20:58-
-
10.02.2010 в 21:00спасибо ))
формальность
хорошо ))
-
-
10.02.2010 в 22:54-
-
10.02.2010 в 23:56-
-
11.02.2010 в 18:56Автор, автор, откройтесь мне в умыл...
Пожалуйста!
-
-
11.02.2010 в 19:00-
-
16.02.2010 в 20:43-
-
16.02.2010 в 21:25-
-
20.11.2010 в 20:15-
-
20.11.2010 в 21:05Россия стоит на вершине холма и блаженно улыбается. Он смотрит, как немцы сминают его стрелков, но даже не думает повернуть голову, слыша, как снег скрипит под ногами Пруссии, нашедшего его местоположение и подбирающегося все ближе. Он отвлекается от созерцания поля только когда холодная сталь меча касается его шеи. Да и то скорее не от страха, а из вежливости.
- Сдавайся! - мрачно требует Гилберт и поправляет замерзшими пальцами застежку плаща.
Брагинский стоит, склонив голову к плечу и напевает себе под нос какую-то песенку. Гилберт не разбирает слов, но ему отчетливо кажется, что над ним издеваются.
- Сдавайся, я сказал! - чуть громче, но потеряв пару граммов уверенности. Иван медленно поднимает руку и обхватывает лезвие меча. Гилберт отчетливо видит, как разрезается шерсть варежки, и выступают первые капельки крови, а Брагинский только шире улыбается и вдруг резко отводит меч Гилберта в сторону, делает шаг ему навстречу, вставая почти вплотную.
- Ты замерз, наверное, - шепчет, выдыхая пар ему в лицо. Байльшмидт хмурится, морщится, отводит взгляд в сторону, сбитый с толку поведением России. Ему не нравятся темные круги под глазами Брагинского, он не хочет сражаться с тем, кто не в силах дать достойный отпор. Такого можно просто взять в плен, можно захватить, но сражаться - нет, такого просто не может быть. Пруссия пропускает момент, когда на поле его воины начинают отступать. Не слышит, как они кричат от ужаса, бегут, сломя голову.
- Хочешь, я тебя согрею? - Пруссия, окончательно растерявшись, опускает голову и видит, как с порезанной руки Брагинского на землю стекают капли крови. Видно, сильно поранился - долго будет заживать.
- Отвали, - глаза у Гилберта точно такого же цвета, как кровь России. Цвет ярости, боли, войны. Гилберт понимает, что принесенная жертва - залог выигранной битвы. Гилберт отступает назад и зло щурится, вновь вскидывая меч, не желая признавать поражения. - Я отомщу тебе. Я все равно отомщу, ты же знаешь.
- Конечно, я буду очень ждать! - кажется, Россию нельзя смутить, нельзя разозлить. Гилберт разворачивается на сто восемьдесят и идет спасать то, что осталось от его армии. Поэтому он не видит, как усталый, не высыпающийся уже много дней Иван опускается на холодный снег и заматывает шарфом окровавленную руку. - Но рано или поздно ты все равно будешь со мной, какая разница, сколько для этого придется пролить крови, - улыбается так сладко, так нежно, будто не врагу, а другу.
- Господи, спаси и сохрани их души, - мрачно бормочет Гилберт себе под нос, издалека оглядывая поле боя и маленькую фигурку России на невысоком холме. Он молится за себя, за своих, он просит бога принять и простить, хотя по большому счету не верит в прощение. Гилберт Байльшмидт не верит в Великое Всепрощение после того, как встретил Россию. Порой ему кажется, что бог, которому он молится - это и есть Россия. От этого ненависть разгорается все ярче. - Господи, спаси и сохрани.
-
-
21.11.2010 в 15:26-
-
31.10.2011 в 00:05